Маркус Вэлш: «С фильмом «Гуд бай, Ленин!» случались все неприятности, которые только можно представить»

Stereoigor сно­ва отпра­вил­ся в сто­ли­цу Германии и под­го­то­вил «Берлинскую три­ло­гию». Первое интер­вью дан­ной серии — с немец­ким кино­до­ку­мен­та­ли­стом и фильм-мейкером Маркусом Вэлшем, кото­рый так­же являл­ся одним из асси­стен­тов режис­сё­ра зна­ме­ни­той кино­кар­ти­ны «Гуд бай, Ленин!». Кинематографист рас­ска­зал Stereoigor’ю о кон­спи­ра­тив­ных квар­ти­рах спе­ца­ген­тов Штази и скво­тах, пер­вом и послед­нем кос­мо­нав­те ГДР, ком­по­зи­то­ре Янне Тьерсене, Нью-Йорке 9/11, тан­ках на ули­цах Берлина и поче­му филь­ма «Гуд бай, Ленин!» мог­ло вооб­ще не быть

Мы встре­ча­ем­ся с Маркусом в бер­лин­ском рай­оне Пренцлауэр-Берг на тер­ра­се воз­ле кино­те­ат­ра Friedrichshain, постро­ен­но­го в 20‑е годы про­шло­го века. Вечереет. Он ука­зы­ва­ет на груп­пу офи­ци­аль­но оде­тых людей непо­да­лё­ку (оче­вид­но, начи­на­ет­ся какое-то меро­при­я­тие) у вхо­да в кино­те­атр: «Вот, смот­ри — тут все клю­че­вые доку­мен­та­ли­сты ещё вре­мён ГДР, мож­но ска­зать, леген­ды». И, доб­ро­душ­но посме­и­ва­ясь, добав­ля­ет: «С неко­то­ры­ми я вижусь при­мер­но раз в 10 лет». Мы уса­жи­ва­ем­ся за сто­ли­ком на тер­ра­се с видом на рас­по­ло­жен­ную непо­да­лё­ку, на Александерплатц Берлинскую теле­баш­ню, и зака­зы­ва­ем пиво.

АУДИО-версия интер­вью:

Stereoigor: Маркус, спа­си­бо, что согла­сил­ся на эту встре­чу. У тебя за пле­ча­ми мно­же­ство кино­про­ек­тов, но, кажет­ся, уча­стие в съём­ках «Гуд бай, Ленин!» ста­ло тво­ей пер­вой рабо­той в кино?

Маркус Вэлш: — Да и нет. Но, навер­ное, это пер­вый настоль­ко извест­ный фильм, в созда­нии кото­ро­го я при­ни­мал уча­стие. Знаешь, я как-то рабо­тал в Албании. И когда там кто-то гово­рил: «вот этот парень был в съё­моч­ной груп­пе «Гуд бай, Ленин!», то тут же чело­век 10 пря­мо на ули­це мог­ли оста­но­вить­ся и слу­шать тебя, открыв рот. Это то, чего я никак не мог ожи­дать — что кино­кар­ти­на ока­жет­ся настоль­ко успеш­ной. Хочу сра­зу вне­сти ясность: я был вто­рым асси­стен­том режис­сё­ра филь­ма. То есть зани­мал­ся недель­ным пла­ни­ро­ва­ни­ем, ком­пью­тер­ны­ми рабо­та­ми и так далее. Так что я не самая важ­ная пер­со­на в этом про­ек­те. Но бла­го­да­ря ему очень мно­гое для себя выяс­нил, что здо́рово. Это было дей­стви­тель­но потря­са­ю­щее вре­мя, пото­му что слу­чил­ся насто­я­щий про­рыв. Это и про дизайн, и нашу новей­шую исто­рию и вос­со­еди­не­ние Германии, и фэшн.

Повторю, никто не мог даже ожи­дать, что фильм ока­жет­ся настоль­ко успеш­ным в мире. Были дни, когда было неяс­но, как вооб­ще всё это вытер­петь: у нас про­ис­хо­ди­ли все воз­мож­ные непри­ят­но­сти, кото­рые толь­ко мож­но себе пред­ста­вить. Фильм сни­мал­ся об исто­ри­че­ском пери­о­де с 1989 года по 1990, и дей­ствия там про­ис­хо­дят в тёп­лое вре­мя. Съёмки про­во­ди­лись в кон­це сен­тяб­ря — и тут как раз нача­лись затяж­ные, непре­кра­ща­ю­щи­е­ся дожди. Как ока­за­лось, в исто­рии метео­на­блю­де­ний в Берлине это был самый дожд­ли­вый пери­од с 1903 года.

Из-за это­го мы не мог­ли сни­мать. Это была ката­стро­фа. Летнее настро­е­ние уле­ту­чи­ва­лось, и люди про­сто схо­ди­ли с ума. У меня появи­лось отдель­ная спе­ци­аль­ная зада­ча: мы дого­во­ри­лись с гид­ро­ме­тео­ро­ло­ги­че­ской служ­бой и спе­ци­аль­ный чело­век отту­да, с кото­рым я созва­ни­вал­ся, по теле­фо­ну ука­зы­вал мне места, где, веро­ят­но, будет солн­це, и не будет дождя. Туда мы и еха­ли сни­мать. Это, с одной сто­ро­ны, было как в дет­ском саду, с дру­гой — про­сто адски. В кон­це кон­цов, нам при­хо­ди­лось про­сто искать сухие места, где мы мог­ли посни­мать хотя бы час. Что прак­ти­че­ски пол­но­стью подо­рва­ло наш план по лока­ци­ям съё­мок. Это пер­вое.

Второе — в филь­ме есть зна­ме­ни­тая сце­на, когда вер­то­лёт про­ле­та­ет по Карл-Маркс-алли над дома­ми в Восточном Берлине. С вер­то­лё­том у нас тоже слу­чи­лась непри­ят­ность. Я не знаю, было ли это в немец­ких ново­стях, но раз­ре­ше­ние на съём­ку вер­то­лё­та в горо­де нам было выда­но все­го на один день. Нам ради это­го дня при­шлось пол­но­стью изме­нить вид поло­ви­ны Берлина, кото­рая попа­да­ла в кадр. Съёмки про­из­во­ди­лись в 2001 году, при этом изоб­ра­жа­лись собы­тия, кото­рые про­ис­хо­ди­ли лет за 10 до это­го. Следовало закры­вать мас­су «новых» объ­ек­тов в горо­де — рекла­му, кото­рая была повсю­ду, и кото­рую нуж­но было спря­тать. У нас ушло 5 дней на под­го­тов­ку, что­бы всё это замас­ки­ро­вать. Разрешение на вер­то­лёт­ную съём­ку, повто­рю, мы полу­чи­ли на один день.

В то же вре­мя разыг­рал­ся ура­ган, кото­рый про­сто смёл все наши при­го­тов­ле­ния. С очень боль­шим ста­ра­ни­ем нам уда­лось добить­ся раз­ре­ше­ния ещё на день съём­ки. Но в тот день слу­чи­лась дру­гая непри­ят­ность — уже с вер­то­лё­том.

 

А с вер­то­лё­том что слу­чи­лось?

— Он не смог выле­теть. У нас была дого­во­рён­ность об исполь­зо­ва­нии ста­ро­го совет­ско­го вер­то­лё­та. Я как раз был рядом с про­дю­се­ром, когда это ста­ло извест­но, и уви­дел его лицо в этот момент — оно ста­ло белым. Абсолютно белым. Он пони­мал, что его боль­шой про­ект в этот момент про­сто уми­ра­ет. С эти­ми рус­ски­ми вер­то­лёт­чи­ка­ми пыта­лись как-то пого­во­рить — но они про­сто отве­ти­ли, что не смо­гут выле­теть.

Продюсер позво­нил в Гейдельберг, что при­мер­но в 600 км от Берлина, где был част­ный вер­то­лёт, кото­рый к нам смог при­ле­теть. Это ока­за­лась у нас самой затрат­ной частью. Вертолёт ока­зал­ся слиш­ком малень­ким по срав­не­нию с памят­ни­ком Ленину, кото­рый он яко­бы пере­во­зил — в дей­стви­тель­но­сти же нет, всё это потом мы уже сде­ла­ли в пост-продакшне. Так что всё, что ты видишь в сцене с мону­мен­том — кине­ма­то­гра­фи­че­ская хит­рость.

(сме­ёт­ся)

Пришлось исполь­зо­вать этот малень­кий част­ный вер­то­лёт, кото­рый сопро­вож­да­ли 7 камер. И «голо­ва Ленина» — в дей­стви­тель­но­сти, это не часть памят­ни­ка, а нечто дру­гое. Если при­гля­деть­ся в филь­ме, то это может быть замет­но. Я сам, конеч­но, не люб­лю, когда какой-то кино-умник разъ­яс­ня­ет, что в филь­ме сня­то «всё не так» и выис­ки­ва­ет сот­ни оши­бок — но в нашем слу­чае их немно­го. Хотя про­шло все­го 10 лет [меж­ду собы­ти­я­ми и их экра­ни­за­ци­ей], но, как ока­за­лось, было нелег­ко най­ти, напри­мер, все эти ста­рые про­дук­ты. У нас была потря­са­ю­щая коман­да — луч­шую, из тех что была во вре­ме­на ГДР — но, напри­мер, там есть неточ­ность с поли­эти­ле­но­вы­ми паке­та­ми, кото­рые тогда ещё не исполь­зо­ва­лись. Обсуждалась даже уни­фор­ма, в кото­рую были оде­ты сотруд­ни­ки Народной поли­ции Германской Демократической Республики во вре­мя пока­зан­ных в филь­ме собы­тий.

Самая извест­ная так назы­ва­е­мая «ошиб­ка» в «Гуд бай, Ленин!» — это, конеч­но, фут­бол­ка «Матрица» на одном из геро­ев. Фильма, кото­рый вышел после 90‑х. Самое забав­ное — на самом деле это была такая скры­тая шут­ка от режис­сё­ра — немно­го поиг­рать­ся с исто­ри­че­ски­ми фак­та­ми, учи­ты­вая, что все зна­ли, что этот фильм появит­ся позд­нее.

Это такое под­тру­ни­ва­ние над реаль­но­стью — как ты пом­нишь, этот парень потом при­ни­мал уча­стие в созда­нии фей­ко­вых ново­стей для мамы глав­но­го героя. Что по-прежнему смеш­но и в наши дни. Это, навер­ное, самая глав­ная шут­ка в «Гуд бай, Ленин!». Как в те вре­ме­на, когда какие-то выду­ман­ные ново­сти нес­ли в себе пози­тив­ный смысл.

Режиссёр при­ду­мал эту шут­ку с фут­бол­кой — герой филь­ма настоль­ко кре­а­ти­вен, что он как бы изоб­рёл соб­ствен­ную «мат­ри­цу». Это — цита­та. Но, разу­ме­ет­ся, все бота­ны заме­ти­ли в филь­ме фут­бол­ку «Матрицы» в 90‑х.

В филь­ме вооб­ще пол­но дру­гих кино-шуток — даже сама сце­на с «голо­вой Ленина» — это аллю­зия на сце­ну из филь­ма «Дольче Вита» Феллини, кото­рый все зна­ют. Там вер­то­лёт пере­во­зит ста­тую Христа. В Западном мире ты пере­но­сишь Иисуса, в Восточном — гово­ришь «гуд бай» Ленину.

Режиссёр наме­рен­но сде­лал такой как бы «ляп»?

— Ну конеч­но! Это было сде­ла­но ради «ха-ха» — и когда все­рьёз начи­на­ли гово­рить, что, мол, вот тут у вас неточ­ность — ты про­сто отве­чал: «Простите, ребя­та, но… при­ни­май­те пода­чу!».

 

О Зигмунде Йене — пер­вом и един­ствен­ном лётчике-космонавте ГДР — я узнал ещё в дет­стве из ста­рой кра­соч­ной книж­ки о советско-немецкой дружбе-freundschaft. «Первый немец в кос­мо­се» лич­но хоть и не появ­ля­ет­ся в филь­ме «Гуд бай, Ленин!», но ост­ро­ум­но и дели­кат­но в нём упо­ми­на­ет­ся. Расскажи, прав­да ли были попыт­ки при­влечь его в кар­ти­ну, и он не согла­сил­ся?

— Мы дол­го зани­ма­лись этим вопро­сом, пыта­ясь убе­дить его снять­ся, вели пере­го­во­ры с его семьёй. Он сра­зу внят­но отве­тил нам отка­зом, что было по-своему кру­то, пото­му что у него хва­ти­ло духу пря­мо ска­зать «нет».

Позднее из интер­вью Йена я узнал, что он посмот­рел фильм «Гуд бай, Ленин!», и он ему очень понра­вил­ся. Я думаю, Зигмунд Йен один из тех людей, кото­рые по-прежнему счи­та­ют, что это была хоро­шая идея с ком­му­низ­мом, а её про­сто пло­хо вопло­ти­ли. Другие воз­ра­зят, что это изна­чаль­но было пло­хой иде­ей, ведь ты не можешь из пло­хой идеи сде­лать что-то хоро­шее. Но его, навер­ное, мож­но понять— в смыс­ле, он тоже был неко­то­рой частью этой систе­мы.

Вольфганг Беккер, режис­сёр филь­ма, очень умно это обыг­рал. Фильм ока­зал­ся успе­шен в Германии — посколь­ку он подал это в пози­тив­ном све­те, в виде пози­тив­ной тра­ги­ко­ме­дии о ГДР.

Он ниче­го не кри­ти­ку­ет. В этом есть огром­ный потен­ци­ал для иден­ти­фи­ка­ции — ты это можешь луч­ше объ­яс­нить, чем я, ведь я вырос на Западе, так что вам, навер­ное, вид­нее, поче­му этот фильм ока­зал­ся настоль­ко попу­ля­рен в пост-социалистических стра­нах.

Оригинальный рек­ви­зит со съё­мок филь­ма «Гуд бай, Ленин» — 100-марковая «купю­ра» бан­ка ГДР — и пер­вый промо-флаер филь­ма. (фото — Stereoigor)

Артефакты любез­но предо­став­ле­ны Маркусом Вэлшем. 

Хочу заме­тить, что фильм вышел как нель­зя вовре­мя. Сценарий был напи­сан за 7 лет до съё­мок. Представь, 7 лет он ждал, что­бы его экра­ни­зи­ро­ва­ли. Наверное, со сце­на­ри­стом сто­и­ло бы сде­лать даже отдель­ное интер­вью.

«Гуд бай, Ленин!» появил­ся в очень пра­виль­ное вре­мя – я имею в виду, что это было вре­мя пере­мен: 2001 год. Расскажу о, навер­ное, самом оше­ло­ми­тель­ном момен­те во вре­мя рабо­ты над филь­мом. Мы были на съё­моч­ной пло­щад­ке на Карл-Маркс-штрассе.

Мы сто­я­ли воз­ле кэт­те­рин­га, и, пом­ню, кто-то ска­зал: «Этого про­сто не может быть!». У нас не было кар­тин­ки, но это было интер­вью в пря­мом эфи­ре с архи­тек­то­ром башен-близнецов в Нью-Йорке, кото­рые в тот момент руши­лись. Мы не пони­ма­ли, как такое вооб­ще может быть. Это было слов­но в кино, в кото­ром ты сни­ма­ешь­ся.

Тогда мы вклю­чи­ли радио­ин­тер­вью с архи­тек­то­ром башен-близнецов — сра­зу после того как в зда­ние вре­зал­ся пер­вый само­лёт — и он объ­яс­нял, что баш­ня не может обру­шить­ся. У нас в коман­де были люди из США, они бес­по­ко­и­лись о сво­их дру­зьях, пла­ка­ли — и нам при­шлось, в конце-концов, в этот день отме­нить съём­ку. После это­го мы воз­вра­ща­лись по домам — и на ули­цах Берлина мы уви­де­ли тан­ки. Танки. В Берлине. Прямо на ули­це — напро­тив аме­ри­кан­ско­го посоль­ства. Мы разо­шлись по домам, не пред­став­ляя, чего ждать зав­тра.

 

Это были тан­ки Бундесвера?

— Да, их выста­ви­ли для допол­ни­тель­ной охра­ны посоль­ства. Это выгля­де­ло очень стран­ным. И в тот момент было ощу­ще­ние, что начи­та­ет­ся что-то новое. И это новое нача­лось. 21-ый век.

 

Чем для тебя, чело­ве­ка, вырос­ше­го в ФРГ, было при­ни­мать уча­стие в созда­нии такой «улуч­шен­ной вер­сии ГДР»?

— Если есть хоро­шая голо­ва на пле­чах, то хоро­шие люди при­тя­нут­ся. Благодаря режис­сё­ру Вольфгану Беккеру — моз­гу это­го филь­ма, бла­го­да­ря ему, всей коман­де и потря­са­ю­ще­му сце­на­рию, кото­рый уда­лось вопло­тить жизнь — я вос­при­ни­маю воз­мож­ность рабо­тать с таки­ми людь­ми за честь. Съёмочная груп­па смог­ла соеди­нить воеди­но мно­же­ство раз­ных вещей. Это каса­ет­ся даже рабо­ты с детьми. Извини сно­ва за кине­ма­то­гра­фи­че­ские подроб­но­сти — но про­во­дил­ся кастинг детей на роли в филь­ме, на него при­шло око­ло тыся­чи роди­те­лей с детьми. Из них выбра­ли трёх, наи­бо­лее под­хо­дя­щих для это­го филь­ма.

Возвращаясь к тво­е­му вопро­су — для меня это было воз­мож­но­стью сра­зу зани­мать­ся кино на высо­ко­про­фес­си­о­наль­ном уровне. И предо­став­лен­ной режис­сё­ром воз­мож­но­стью сде­лать всё мак­си­маль­но хоро­шо. У него уди­ви­тель­ное чув­ство того, как всё свя­зать воеди­но. Как и у всей коман­ды — Лотар Холлер, напри­мер, отве­чал за лока­ции. Арт-директор – «родом» из ГДР. Хотя он стар­ше меня, я думаю, у него была панк-идея для это­го про­ек­та — немно­го поиг­рать­ся с исто­ри­че­ской дей­стви­тель­но­стью, но сде­лать это в хоро­шем смыс­ле.

 

В Берлине я как-то побы­вал в необыч­ном тюрем­ной музее Министерства гос­бе­зо­пас­но­сти ГДР. Там всё очень напо­ми­на­ет Советский Союз.

— Ключевой момент про­сле­жи­ва­ет­ся, если вни­ма­тель­но посмот­реть парад и демон­стра­цию в 1989 году, 7 октяб­ря — в офи­ци­аль­ный день рож­де­ния госу­дар­ства ГДР. Тогда здесь был Горбачёв. Если пере­смот­реть тогдаш­нюю хро­ни­ку и вгля­деть­ся в его лицо — на нём счи­ты­ва­ет­ся: «Всё. Это конец».

Вопрос вза­и­мо­от­но­ше­ний меж­ду СССР и ГДР в послед­ние годы суще­ство­ва­ния этих госу­дарств — дол­гий и инте­рес­ный. То, что до сих пор не даёт мне покоя — поче­му, мы, нем­цы, ока­за­лись при­вя­за­ны к ком­му­ни­сти­че­ской идео­ло­гии боль­ше, чем осталь­ные стра­ны? Почему имен­но ГДР была идео­ло­ги­че­ски бли­же все­го к этой идее постро­е­ния ком­му­низ­ма? Совсем не так, как это было в Польше или в Чехословакии, где оппо­зи­ция была гораз­до силь­нее.

Один из моих бли­жай­ших и дав­них дру­зей — из Восточной Германии, писа­тель Марко Мартин, его отец был поли­ти­че­ским узни­ком в ГДР. Он как-то ска­зал мне: «Это нель­зя вос­при­ни­мать лег­ко­мыс­лен­но, этот вопрос тре­бу­ет очень глу­бо­ко­го изу­че­ния».

 

Маркус, но ведь не так уж всё и глад­ко было? В июне 1953 в Германии слу­чи­лось, по сути, пер­вое в «соц­ла­ге­ре» анти­ком­му­ни­сти­че­ское вос­ста­ние – так назы­ва­е­мый «мар­ме­лад­ный бунт».

— Да, в этом ты прав. Это име­ло место. Но госу­дар­ство про­сто мас­со­во высы­ла­ло «неугод­ных» на Запад – и, таким обра­зом, ГДР поте­ря­ла мно­го хоро­ших людей. Известный актёр Манфред Круг, напри­мер — после непри­ят­но­стей, кото­рые ему созда­ва­ли, решил всё же поки­нуть стра­ну. Он стал одним из наи­бо­лее извест­ных актё­ров и на Западе.

 

Ты сам успел прой­ти через «желез­ный зана­вес» и посе­тить ГДР?

— Я упу­стил такую воз­мож­ность в послед­ний момент. Наш класс дол­жен был участ­во­вать в офи­ци­аль­ной про­грам­ме по обме­ну – это было после 1989 года — фак­ти­че­ски ГДР уже не было. Я был в фор­маль­но суще­ству­ю­щей ГДР, мой друг из Восточного Берлина при­гла­сил меня в нача­ле 1990 — но это слу­чи­лось уже после паде­ния сте­ны, и ты мог про­сто взять пас­порт и спо­кой­но прой­ти.

Ты про­хо­дил через контрольно-пропускной пункт Tränenpalast («Траненпаласт»), видел по лицам офицеров-пограничников, что они про­иг­ра­ли эту игру. Они, конеч­но, всё ещё про­дол­жа­ли делать вид, что всё серьёз­но, но было ясно: они про­иг­ра­ли.

Фотографировать Стену — как «госу­дар­ствен­ную гра­ни­цу ГДР» — было кате­го­ри­че­ски запре­ще­но, одна­ко на неко­то­рые сним­ки она всё же попа­ла: моло­до­жё­ны на бал­коне у роди­те­лей.

(фото — Stereoigor)

Так что ГДР, таким обра­зом, офи­ци­аль­но всё ещё суще­ство­ва­ла. По обе сто­ро­ны фор­маль­ной гра­ни­цы всё уже было ясно, хотя вот только-только на неко­то­рых стан­ци­ях бер­лин­ско­го мет­ро сто­я­ли ГДР-вские пат­ру­ли с авто­ма­та­ми — на этих стан­ци­ях нель­зя было ни садить­ся в поезд, ни выхо­дить из него, и их, как ты зна­ешь, назы­ва­ли «станции-призраки».

Другая важ­ная вещь — это насту­па­ю­щие пере­ме­ны в самом горо­де. Тогда ста­ло появ­лять­ся мно­же­ство скво­тов — люди про­сто бро­са­ли иму­ще­ство и еха­ли на Запад в поис­ках более хоро­шей рабо­ты и луч­шей жиз­ни. В рай­оне Шлиман-штрассе, в рай­оне Бреслауберг ста­ли появ­лять­ся целые квар­та­лы скво­тов, мы назы­ва­ли это по аббре­ви­а­ту­ре из назва­ний улиц LSD (Lychner-Schliemann-Dunker)

Соседи, какая-то бабуш­ка мог­ла рас­ска­зать, что вот, мол, у нас тут на тре­тьем эта­же есть бро­шен­ная квар­ти­ра, кото­рая меся­ца три пусту­ет. Друзья мог­ли такую, напри­мер, занять — то есть люди над всем этим бра­ли верх. Это было самое анар­хист­ское вре­мя, что я видел в жиз­ни. Это был рай.

 

Это всё про­ис­хо­ди­ло имен­но в Восточном Берлине?

— Да, и когда твои дру­зья зани­ма­лись тако­го рода, ска­жем, не совсем закон­ны­ми веща­ми, в неко­то­рых слу­ча­ях они обна­ру­жи­ва­ли, что это были квар­ти­ры Шта́зи — Министерства госу­дар­ствен­ной без­опас­но­сти Германской Демократической Республики (Ministerium für Staatssicherheit, тай­ная поли­ция, раз­ве­ды­ва­тель­ный и контр­раз­ве­ды­ва­тель­ный орган ГДР; неофи­ци­аль­но — Stasi [«шта́зи»] - прим. Stereoigor).

Там, в квар­ти­рах мож­но было най­ти спе­ци­аль­ное обо­ру­до­ва­ние. Иногда в этих квар­ти­рах про­во­ди­лись сек­рет­ные сове­ща­ния их сотруд­ни­ков.

Знаешь, как-то я раз­го­ва­ри­вал с одним укра­ин­ским про­фес­со­ром и экс­пер­том по пра­вам чело­ве­ка — и он ска­зал, что зада­ёт­ся вопро­сом, где такие спец­служ­бы были луч­ше — в ГДР или в Советском Союзе? Скорее все­го, что всё-таки в ГДР. Я точ­но сей­час не ска­жу, сколь­ко про­цен­тов насе­ле­ния рабо­та­ло на Штази, но их было очень мно­го. Им как раз нуж­ны были такие квар­ти­ры, посколь­ку таким людям, понят­но, нель­зя было офи­ци­аль­но откры­то ходить на рабо­ту в их «учре­жде­ние».

Расскажу забав­ную исто­рию — как-то я вызвал настрой­щи­ка для фор­те­пи­а­но, мы раз­го­во­ри­лись. Он ска­зал что, посколь­ку посто­ян­но ходил по раз­ным квар­ти­рам, заме­тил такой трюк. Власти ГДР хоте­ли всё дер­жать под кон­тро­лем — и пото­му самым ярым про­тив­ни­кам вла­сти дава­ли квар­ти­ры. Это, как пра­ви­ло, были доволь­но извест­ные, твор­че­ские люди. А вот уже вокруг такой квар­ти­ры обя­за­тель­но были сотруд­ни­ки Штази. То есть жил у себя в квар­ти­ре какой-нибудь худож­ник со сво­бод­ны­ми поли­ти­че­ски­ми взгля­да­ми, а вот его сосед свер­ху некто гос­по­дин Мюллер или сосед­ка сле­ва некая фрау Шмидт рабо­та­ли на «фир­му» — так ещё назы­ва­ли гос­бе­зо­пас­ность. Есть даже музы­каль­ная груп­па такая — Die Firma. «Работать на фир­му» озна­ча­ло быть сотруд­ни­ком тай­ной поли­ции.

Таким обра­зом, после паде­ния сте­ны здесь, напри­мер, в бер­лин­ском рай­оне Бреслауберг ока­за­лось мно­го моло­дё­жи, кото­рая устра­и­ва­ла скво­ты.

Я пом­ню Берлин в те вре­ме­на, когда всё было бес­кон­троль­но. Сразу после ГДР Берлин ока­зал­ся пол­но­стью рас­пах­нут. Можно было спо­кой­но ходить, напри­мер, по кры­шам и запро­сто пря­мо там устра­и­вать вече­рин­ки.

 

Саундтрек к филь­му «Гуд бай, Ленин!» напи­сал Янн Тьерсен. Какова исто­рия его созда­ния?

— Честно гово­ря, я не был вовле­чён в этот про­цесс — как я ска­зал, я был вто­рым асси­стен­том режис­сё­ра, и отве­чал за реше­ние дру­гих вопро­сов. Вольфганг Беккер — режис­сёр — рас­ска­зал об исто­рии созда­ния музы­ки, и это мож­но най­ти отдель­ным тре­ком на DVD с филь­мом «Гуд бай, Ленин!».

Насколько я пом­ню, ком­по­зи­тор — Янн Тьерсен — вна­ча­ле не был задей­ство­ван в под­го­тов­ке кино­кар­ти­ны, посколь­ку музы­ка не явля­лась частью кон­цеп­ции филь­ма. Что вполне нор­маль­но — вна­ча­ле ты сни­ма­ешь кино, а потом рабо­та­ешь над музы­кой, кото­рая тебе нуж­на.

По-моему, на Карл-Маркс-алли режис­сёр филь­ма уви­дел афи­шу Янна Тьерсена. Он отпра­вил­ся на этот кон­церт, ему понра­ви­лось. Там Вольфганг Беккер позна­ко­мил­ся с Тьерсеном, пред­ста­вил­ся, рас­ска­зал, чем зани­ма­ет­ся и дал посмот­реть кое-какие видео­ма­те­ри­а­лы. Тьерсен через какое-то вре­мя отве­тил, что согла­сен, и они при­сту­пи­ли к рабо­те. Причём это дела­лось уже на эта­пе пост-продакшна.

Режиссёр навер­ня­ка пока­зы­вал ему рабо­чие мате­ри­а­лы буду­ще­го филь­ма?

— Ну конеч­но, уже был чер­но­вой мон­таж (в отли­чии от дру­гой извест­ной саундтрек-работы Тьерсена для филь­ма «Амели» — там, насколь­ко мне извест­но, сна­ча­ла была напи­са­на музы­ка, а уже потом делал­ся фильм. Для «Гуд бай, Ленин!», была исполь­зо­ва­на все­го одна ком­по­зи­ция из послед­не­го на тот момент аль­бо­ма Тьерсена. Вся осталь­ная музы­ка была сочи­не­на с нуля по кино-скетчу.

Он не исполь­зо­вал ста­рый мате­ри­ал, как это дела­ют — берут какой-нибудь фраг­мент и раз­во­ра­чи­ва­ют его до саунд­тре­ка.

Я не музы­каль­ный экс­перт, но я был очень удив­лён, когда впер­вые уви­дел резуль­тат. Он при­внёс своё, и это очень хоро­шо впи­са­лось. Тут мож­но даже пофи­ло­соф­ство­вать на тему того, что тебе не нуж­но 100% непо­хо­же­сти для того, что­бы созда­вать искус­ство. Ты дол­жен ком­би­ни­ро­вать неко­то­рые эле­мен­ты для откры­тия сво­е­го разу­ма и вос­со­зда­ния новой реаль­но­сти или исто­рии. И это очень хоро­шо про­яв­ле­но в филь­ме «Гуд бай, Ленин!». Если попы­тать­ся снять доку­мен­таль­ный фильм о собы­ти­ях 7 октяб­ря 1989 — то это будет совсем иное вос­при­я­тие. Здесь же, спу­стя целое деся­ти­ле­тие после собы­тий Тьерсен сочи­нил такую уди­ви­тель­но подо­шед­шую музы­ку.

Одна из извест­ных цитат режис­сё­ра о филь­ме, что это как похо­ро­ны соци­а­ли­сти­че­ских вре­мён. И людям в Германии тако­го рода похо­ро­ны были нуж­ны. Это про­ща­ние с тем вре­ме­нем.

Это хоро­шо сра­бо­та­ло, несмот­ря на то, что не было исто­ри­че­ской рекон­струк­ци­ей. Потрясающе, что ты созда­ёшь что-то «искус­ствен­ное», что­бы покон­чить с этим.
На мой взгляд, это бле­стя­щая идея — поми­мо, конеч­но, отлич­ной игры актё­ров и музы­ки.

По пово­ду музы­ки, ска­жу тебе чест­но, моей пер­вой реак­ци­ей было: «Что?!? Какого чёр­та?!? Как в немец­кий фильм вооб­ще попа­ла фран­цуз­ская музы­ка?!?» Но потом я понял — это луч­ший пода­рок, кото­рый фран­цу­зы мог­ли нам дать: тако­го рода мелан­хо­лич­ную, неж­ную музы­ку, а не «реши­тель­ную немец­кую» для иллю­стра­ции нашей исто­рии. Хотя Тьерсена мно­го свя­зы­ва­ет с тра­ди­ци­он­ным фран­цуз­ским зву­ча­ни­ем — фран­цуз­ским шан­со­ном, мюзет — это полу­чи­лось совсем нетра­ди­ци­он­ная музы­ка. Пожалуй, я не знаю нико­го из немец­ких ком­по­зи­то­ров, кто бы луч­ше спра­вил­ся с такой зада­чей.

 

Этот фильм мож­но рас­смат­ри­вать как при­ми­ре­ние Восточной и Западной Германий?

— Знаешь, я в этом слу­чае могу гово­рить толь­ко о сво­ём виде­нии, я же не режис­сёр и не могу пря­мо транс­ли­ро­вать какой-то внут­рен­ний замы­сел. По мое­му лич­но­му мне­нию, это дало боль­шой шанс рас­сла­бить­ся, выдох­нуть. Это как тра­ге­дия и хоро­шая коме­дия. Ты по-доброму сме­ёшь­ся над чем-то и обре­та­ешь покой, слов­но пре­одо­ле­ва­ешь трав­му. Это про­изо­шло уже сколь­ко лет назад, 20–25. Даже почти 30! О, чёрт, ты уже такой ста­рый!
(сме­ёт­ся)

Когда эти собы­тия — паде­ние сте­ны — слу­чи­лись, я был в неболь­шом город­ке в Западной Германии — мы с дру­зья­ми уви­де­ли эти ново­сти и про­сто не пове­ри­ли: «Этого не может быть. Это что, съём­ки ново­го Шоу Трумэна? В Голливуде, конеч­но, талант­ли­вые люди, но, может кто-то сей­час дела­ет это ещё кру­че». В каком-то смыс­ле и «Гуд бай, Ленин!» ведь тоже отсы­ла­ет к филь­му «Шоу Трумэна».

 

После это­го филь­ма твоя жизнь про­дол­жа­ет быть нераз­рыв­на свя­за­на с кине­ма­то­гра­фом, в том чис­ле исторически-документальным. Ты так­же сей­час про­дол­жа­ешь инте­ре­со­вать­ся с собы­ти­я­ми в Украине — с чем свя­зан этот инте­рес?

— Это не «про­дол­же­ние инте­ре­са», это шок для меня. Я сле­дил за Майданом, узна­вая о про­ис­хо­дя­щих там собы­ти­ях из ново­стей. Я все­гда скеп­ти­че­ски отно­шусь к тому, насколь­ко прав­до­по­доб­но немец­кие СМИ осве­ща­ют или интер­пре­ти­ру­ют те или иные собы­тия. В част­но­сти, неко­то­рые упо­ми­на­ния о том, что в Киеве соби­ра­ют­ся «одни фаши­сты» я вос­при­ни­мал как непри­кры­тые про­па­ган­дист­ские заяв­ле­ния.

 

Каково тебе, жите­лю Германии, было узнать о «фаши­стах в цен­тре Киева»?

— Это абсурд. Полнейший абсурд. Так слу­чи­лось, что исто­рия Украины и исто­рия Германии пере­сек­лись в самый дра­ма­ти­че­ский пери­од про­шло­го века — я имею в виду с 1941 по 1945 годы. Но обви­нять людей, кото­рые захо­те­ли изме­не­ний к луч­ше­му в соб­ствен­ной стране — это безу­мие, это как пло­хой комикс. Но это пло­хой комикс полу­чил жизнь.

В одной из мно­го­чис­лен­ных ста­тей, что я на эту тем читал, извест­ный исто­рик Тимоти Снайдер утвер­жда­ет что рос­сий­ская про­па­ган­да луч­ше все­го рабо­та­ет внут­ри России и на Востоке Украины, затем — в Германии, и уже потом в осталь­ных стра­нах Европы. В Москве хоро­шо пони­ма­ют, как вести подоб­ные игры. Меня воз­му­ти­ло, что нас пыта­ют­ся попро­сту оду­ра­чить и всё пошат­нуть, поэто­му я стал вни­кать в эту ситу­а­цию. До это­го момен­та у меня не было дру­зей из Украины. Я стал встре­чать­ся с людь­ми из Украины, кото­рые устра­и­ва­ли здесь пане­ли и откры­тые дис­кус­сии. Сюда при­ез­жа­ли такие люди, как Жадан, Андрухович. Впервые я попал на лите­ра­тур­ные чте­ния Андруховича в одном из кафе в Польше. Он хоро­шо гово­рит так­же на поль­ском и на немец­ком. Его воз­му­ща­ла реак­ция поля­ков. Я был впе­чат­лён его выступ­ле­ни­ем и поду­мал, что ещё боль­ше он дол­жен быть воз­му­щён реак­ци­ей нем­цев, кото­рые мог­ли бы как мини­мум выра­зить соли­дар­ность. Это было в 2014 году.

Я стал боль­ше узна­вать о про­ис­хо­дя­щем и осо­знал, насколь­ко уяз­ви­ма в тот момент была немец­кая ауди­то­рия. Позднее немец­кие СМИ хоро­шо дела­ли свою рабо­ту, но в тот момент у них не было посто­ян­ных кор­ре­спон­ден­тов в Киеве, поэто­му для осве­ще­ния собы­тий на Майдане они кого-то нани­ма­ли пря­мо там. Это при­ве­ло к тому, что они, к несча­стью, несколь­ко «упу­сти­ли след».

 

Я знаю, что как мини­мум один из тво­их теку­щих про­ек­тов свя­зан с Украиной. Можешь об этом рас­ска­зать?

— Я позна­ко­мил­ся с Юрием Гуржи, фронт­ме­ном бер­лин­ской груп­пы RotFront. Он родом из Харькова, и Гуржи позна­ко­мил меня с укра­ин­ски­ми испол­ни­те­ля­ми — с Сергеем Жаданом и его “Sobaki v Kosmose”. Я был наи­вен и сра­зу решил — поче­му бы не поехать с ними на Донбасс и не снять это. Мы встре­ти­лись в Мариуполе, отту­да поеха­ли в Харьков и затем по дру­гим пост-советским горо­дам. Это было потря­са­ю­ще. Ты нико­гда не узна­ешь из запад­ных ново­стей, как люди дума­ют, что они ощу­ща­ют, что и как они обсуж­да­ют. Я думаю, Жадан сде­лал потря­са­ю­щую рабо­ту по инте­гра­ции этих людей в совре­мен­ные исто­ри­че­ские про­цес­сы — посред­ством музы­ки и лите­ра­ту­ры. С эти­ми панк-концертами мож­но ощу­тить гораз­до боль­ше жиз­ни, чем тут, на Западе.

Музыка — это отдель­ная исто­рия, но лите­ра­ту­ра и мес­са­джи, кото­рые писа­те­ли могут нести сво­им чита­те­лям, мне кажет­ся, гораз­до важ­нее и вли­я­тель­нее в пост-советских стра­нах, неже­ли в Западных.

Я чёт­ко ощу­тил это на лите­ра­тур­ных чте­ни­ях — осо­бен­но, чте­ни­ях поэ­ти­че­ских — что у нас тут на, ска­жем так, пре­сы­щен­ном Западе тако­го не уви­дишь.

 

Так о чём фильм, о кон­цер­тах?

— Два филь­ма. Один — по преж­не­му в рабо­те, и мы пока не зна­ем как его завер­шить. Он как раз об этой, ска­жем так, «поезд­ке на Донбасс». О важ­но­сти того, что мож­но сде­лать для этих горо­дов, для моло­до­го поко­ле­ния и куль­ту­ры. Я сле­до­вал со сво­ей каме­рой за Жаданом — запе­чат­лев, как обсуж­да­ет­ся про­ис­хо­дя­щее и как зарож­да­ет­ся нечто новое. Например, я был впе­чат­лён Мариуполем — это совре­мен­ный город с метал­лур­ги­че­ским про­из­вод­ством, и это похо­же на Германию с её метал­лур­ги­че­ской про­мыш­лен­но­стью за 10 лет до кри­зи­са — и важ­но, что рабо­чие дума­ют и дела­ют, что­бы увя­зать всё вме­сте. Это про­сто футу­рист­ка. Я отдель­но запи­сал, как это всё зву­чит. Мне нра­вит­ся даже, какой запах у это­го все­го. Для меня это как нечто кос­ми­че­ское — что гораз­до вну­ши­тель­нее обыч­ных машин и меха­низ­мов.

 

Может быть это стран­ный вопрос… Ты не уви­дел неко­го сход­ства меж­ду Мариуполем и ГДР?

— Конечно. Возможно, если ты спро­сишь сей­час кого-то, кто вырос в ГДР, кар­тин­ка полу­чит­ся ещё яснее, но пер­вое что я уви­дел, конеч­но, это отпе­ча­ток совет­ской исто­рии. Но есть что-то ещё. Например, после вос­со­еди­не­ния Германии нечто подоб­ное с день­га­ми было и тут: что-то при­хо­дит в упа­док и раз­ру­ша­ет­ся, а что-то, на его месте, воз­ни­ка­ет новое.

Ты навер­ное видишь её боль­ше парал­ле­лей — меня они оча­ро­вы­ва­ют. Я тебе пока­жу три боль­шие кни­ги, кото­рые ока­за­лись сре­ди наи­бо­лее успеш­ных и попу­ляр­ных на послед­ней книж­ной ярмар­ке в Лейпциге. О чём они? Они раз­би­ра­ют пост-советские вопро­сы. В Германии. И это не о ГДР. А имен­но о совет­ском пери­о­де. Почему они настоль­ко попу­ляр­ны? Потому что люди хотят понять, что же на самом деле про­изо­шло. И поче­му совет­ское про­шлое, с кото­рым, каза­лось бы, покон­че­но, по-прежнему вызы­ва­ет такие про­бле­мы в совре­мен­ном мире.

 

А вто­рой фильм?

— Ещё один фильм, кото­рый мы как раз закон­чи­ли в этом году — «Der Chronist»/ «Летописец». Он каса­ет­ся более ран­не­го пери­о­да исто­рии. Я разыс­кал одно­го пожи­ло­го чело­ве­ка, кото­рый в совет­ские вре­ме­на нала­жи­вал кон­такт меж­ду Германией и Украиной — до того, как пала Берлинская сте­на. На юго-западе ФРГ на сво­ей фаб­ри­ке в неболь­шом про­мыш­лен­ном город­ке, что непо­да­лё­ку от гра­ни­цы со Швейцарией, он нашёл короб­ку с доку­мен­та­ми нацист­ско­го пери­о­да: пол­то­ры тыся­чи «лич­ных дел» узни­ков со всей Европы, кото­рые были направ­ле­ны на при­ну­ди­тель­ные рабо­ты на пред­при­я­тия Германии. Бо́льшая часть этих людей была из Украины и Польши. Он пытал­ся свя­зать­ся с ними при помо­щи писем, но КГБ СССР их не про­пус­кал.

В 1989 году, при Горбачёве, ему повез­ло: КГБ наконец-то поз­во­лил свя­зать­ся с быв­ши­ми узни­ка­ми. Один из жур­на­ли­стов в Полтаве отве­тил на такое пись­мо. Он начал доби­вать­ся ком­пен­са­ций для остар­бай­те­ров III рей­ха. Он полу­чил мно­го наград, одна­ко мало кто о нём зна­ет. Его имя — Вильям Вайбель, и мы сде­ла­ли фильм о его уди­ви­тель­ной исто­рии и о поезд­ках в Украину.

Я пони­маю, что это не име­ет пря­мо­го отно­ше­ния к теку­щей ситу­а­ции в Украине, одна­ко я счи­таю, что при­шло вре­мя вскры­вать боль­ше исто­рий, кото­рые свя­зы­ва­ют Украину с Европой и с нашим общим про­шлым. В ходе рас­сле­до­ва­ния мы выяви­ли, что швей­цар­ские ком­па­нии сотруд­ни­ча­ли с нацист­ским режи­мом, и даже име­лось пред­ста­ви­тель­ство в Киеве. Мы доби­лись интер­вью и выну­ди­ли их дать отве­ты на вопро­сы об этой исто­рии.

Я пола­гаю, что люди, кото­рые наме­ре­ва­ют­ся обсуж­дать сей­час раз­лич­ные исто­ри­че­ские пер­спек­ти­вы долж­ны выне­сти что-то из исто­рии Вилли Вайбеля. Чтобы сбе­речь Европу, мы долж­ны это знать.

Маркус Вэлш на пре­мье­ре филь­ма «Der Chronist» 26 октяб­ря 2018.

Рабочие момен­ты съё­мок 

АУДИО-версия интер­вью с Маркусом Вэлшем:

Слушайте так­же Stereoigor DJ-miks aus Berlin (2018)

Оформить бесплатную подписку на первый аудио журнал тут:

 

1) PromoDJ (+ мож­но ска­чи­вать бес­плат­но) http://promodj.com/stereoigor

2) iTunes https://itunes.apple.com/ua/podcast/stereoigor/id1126871780

3) Mixcloud https://www.mixcloud.com/stereobaza/

и в зву­ко­вом раз­де­ле дан­но­го сай­та – stereobaza/AUDIO.

 

Наш телеграм-канал t.me/STEREOBAZA